Виктор Мережко |
---|
|
...Это было лет пятнадцать назад, когда режиссер Виталий
Мельников искал исполнителей для нашей картины «Здравствуй и прощай». Тогда
имя этой актрисы еще не звучало само по себе, звонче его были слухи:
и «очень способная», и
«посмотрите «Хмыря» — настоящая шукшинская актриса», и «Гончаров сразу взял к
себе в театр», и «жар-птица», и «конопатое чудо».
Не знаю почему, но мы с
Мельниковым поддались этим слухам, хотя они, как известно, порой рождаются
раньше, чем актрисы, и решили с Гундаревой
познакомиться. В общем-то, она нас поразила. В ней совсем не было того, к
чему мы привыкли в наших начинающих исполнительницах. Ни инфантильности, ни
нарочитой утомленности, ни какой-то общей неопределенности — почему-то
считается, что в этом есть загадка и перспектива. Гундарева притягивала к себе
веселым оптимизмом, вполне определившейся и очень задорной женственностью,
нескрываемым напором свежих, неизрасходованных творческих сил. Она как-то
сразу обезоруживала вас своей естественностью, неприкрашенностью и «ненакрашенностью»,
что было тоже не очень привычно в молодой актрисе. Это ведь нынче (кстати,
может, после Гундаревой?) пошла мода на внешнюю безыскусность и естественную
красоту. А в начале 70-х годов по улицам и экрану, как мы помним, ходили «нарисованные»
дивы в брюках, и среди них Гундарева с незапудренными веснушками и совсем не
«диетической» фигурой казалась чудом.
И мы сказали ей: «Здравствуй!» В нашей картине она
сыграла буфетчицу Наденку, известную по всей деревне своей терпеливой любовью
к вечному ухажеру Ваське Сеньору. Сыграла просто, с удивительной женской
мудростью и глубоким драматизмом. Когда я вспоминаю ее работу в этой
комедийной картине, я сразу переживаю те чувства, которые она вызвала у меня
одним только своим появлением в финальной сцене.
Снимали мы эту сцену на натуре, в станице, и народу
собралось много. Помню, стоял шум, гам, хохот — на виду у развеселившегося
народа разъяренный Сеньор (Виктор Павлов) гонялся
за Шурой — Людмилой Зайцевой, пытаясь отобрать у
нее свой «чистый» паспорт и все больше свирепея (а Павлов это делал очень
смешно) оттого, что его и в самом деле сейчас вот так запросто, под «хи-ханьки»
распишут с Наденкой.
В самый горячий момент появлялась Гундарева. И становилось
страшно — столько было в ней и горя, и воли, и стыда, и понимания. А еще того,
что может сыграть только женщина, когда она поняла, что все. Все — больше никаких
сил и надежд нет.
Благодаря своему дарованию и чисто женскому чутью
актриса заставляла нас вдруг неожиданно ужаснуться тому, что раньше вызывало
лишь веселый смех. Я вообще думаю, что женщины сложнее нас, мужчин, переживают,
сложнее чувствуют, случись в их жизни удача или поражение. Они мудрее и
дальновиднее в своих чувствах — такова женская природа. Оттого и люблю писать
о женщине.
Вот и сейчас снова пишу о ней, хотя и в довольно неудобном
для меня жанре (надеюсь, читатель мне это зачтет). Пишу об актрисе, очень
интересной по своей художнической и женской сути. Я хочу здесь попытаться
осмыслить эту суть, разобраться, как проявилась она в судьбе актрисы. А для
этого заглядываю сначала во вчерашний день и обращаюсь за помощью к героиням,
написанным в основном мною, которых сыграла Гундарева. Уж этих-то женщин я
определенно знаю. Поэтому помню: меня поразило, как точно удалось молодой актрисе
передать авторский замысел, сыграть то, что лишь предполагалось драматургией. В
упомянутой сцене она играла не только свое прощание c Васькой, но одновременно
и прощение ему. Драматизм роли усиливался оттого, что мы чувствовали, как в
дальнейшем сложится судьба этой молодой женщины. Васька никогда не оценит и не
поймет ее, он по натуре своей — мотылек: уедет, и вернется, и снова уедет. А
она будет все равно любить, прощать и надеяться на свое счастье. И ничего не
поделаешь с этой женщиной. Никогда не объяснишь ей бессмысленность и
неоправданность ее надежд. В этом ожидании, в этом прощении ее суть.
Когда через несколько лет режиссер Леонид Марягин
решил снимать фильм по моему сценарию «Вас ожидает гражданка Никанорова», я
предложил ему взять на главную роль Наталью Гундареву. Потому что представил,
как сильно может прозвучать в ее исполнении тема нашей Кабирии (так я для себя
определил героиню).
На этот раз актриса играла женщину, которая не просто
терпеливо ждет, как в «Здравствуй и прощай», но добивается своего счастья. И
еще как добивается! Она идет к нему через людскую молву, поражение, нелепость,
через саму невозможность. Ведь и впрямь, как могут быть счастливы вместе столь
разные люди, которых играют Гундарева и Брондуков?
Но постепенно на наших глазах в картине складывается великолепный актерский
дуэт, который заставляет поверить в любовь героев. А когда герой Брондукова
уезжает, все-таки уезжает, несмотря на такую любовь (и оптимистический финал,
который появился в картине, — вроде бы герой не уехал), нам жаль прежде всего
несбывшейся любви.
Естественный, а не искусственный оптимизм картины для
меня заключался в том, что актриса играла женщину, которая и после поражения,
после драмы снова будет верить, любить и добиваться. Оптимизм заложен в ее
натуре, это ее суть. Говоря это, я имею в виду не только свою героиню, но и саму
актрису. Здоровое оптимистическое начало проявляется и в чувстве юмора, присущем
Гундаревой, и в напористом ее характере, и в умении общаться с людьми, и в
умении работать.
Уж если она согласилась сниматься у вас, то будет непременно
искать и утверждать для себя лучшее в сценарии, лучшее в режиссуре, в
партнерах. Если ей не очень весело, она для поддержания творческого тонуса (в
этом, мне кажется, проявляется ее женская мудрость) все равно будет говорить
себе: все хорошо, все идет как надо. Хороший костюм, хороший партнер, хорошая
гостиница, в конце концов, просто хороший день...
Оптимизм присущ даже самым драматическим героиням,
сыгранным ею в театре и кино. Когда смотришь на нее в роли трагической — леди
Макбет Мценского уезда, начинает казаться: ну, вот дай ей сейчас крохотную надежду,
сделай сейчас ее возлюбленный еле уловимое движение навстречу к ней, и все
вспыхнет, все загорится вновь.
И совершенно иную эмоциональную и социальную окраску
приобретает это ее качество, когда она играет в музыкальных, скажем, комедиях.
Смотришь на ее демократичных, жизнелюбивых, заразительных героинь, и кажется
— дай актрисе подходящий драматургический материал, и она создаст такую
положительную современную героиню, что ее полюбят не меньше, чем героинь
наших первых «звезд» — Любови Орловой, Веры Марецкой. Проблема в материале...
Оптимизм актрисы высветлил нашу «гражданку Никанорову»,
и вообще, вновь встретившись с Гундаревой, я отметил для себя, что она стала
работать как-то особенно радостно и щедро. Актриса была в прекрасной
творческой форме — ей сопутствовал зрительский успех, усиливался интерес к ней
и со стороны режиссеров. И вот такое счастливое состояние невольно передавалось
героине. Хотя речь и в этой картине шла о драматической женской судьбе.
Но не было в этой женщине на экране той же, скажем,
Наденкиной неуверенности в себе, неловкости в тяжеловатой, как бы стесняющейся
походке — ее женственность была раскованна, легка, победна. Она казалась
самостоятельной, напористой...
Ценным для меня в этой актерской работе стало и то,
что Гундарева сумела взглянуть на свою деревенскую героиню взглядом
современной женщины. Про ее Катю Никанорову, в общем-то, уже трудно сказать,
какая она — городская или
деревенская? И одевается, и озорует, и хозяйничает она как будто по-деревенски,
но в своих представлениях о счастье, о любви, о мужчине, наконец, она вроде бы
и не деревенская.
Когда я писал этот сценарий, думал, что описываю
особенный случай. А было это в 1969 году, и в самом деле тогда трудно было
убедить зрителя, особенно деревенского, в правдоподобности того, что такая женщина
полюбила такого мужчину. Для меня стало неожиданностью, что со временем
описанный характер потерял свою исключительность и даже приобрел узнаваемые
черты. Оказалось, что сегодня проблема личного счастья, в общем-то, одинаково
понимается и решается на селе и в городе. Поэтому Гундаревой, по своей сути
городской женщине, не пришлось подстраиваться к героине. Умело и органично
актриса привнесла в роль свой, что называется, городской опыт, благодаря чему
характер героини получился более емким и универсальным.
Мне кажется, ей помогло здесь и интуитивное актерское
умение во всех своих работах смотреть чуть-чуть вперед, не только вглубь, но и
поверх, дальше того, что предложено в материале. Поэтому-то наше восприятие ее
вроде бы достоверных героинь, за которыми всегда стоят конкретная среда, образ
жизни и мышления, выходит за рамки простодушного зрительского удивления: «Ну,
точно, как в жизни!» За сыгранным ею чувствуется интуитивное художническое
обобщение, угадываются личные жизненные наблюдения. Она создает глубокие
социальные образы, если чувствует себя просторно в предложенном ей
драматургическом материале.
Может, из-за того я и не смог полностью разделить
переживания ее «сладкой» женщины, что все время чувствовал, как авторская
установка на выявление определенной социальной проблемы заставляет актрису
быть несколько однообразной, мешает ей.
Конечно, Гундарева вполне убедительно и наглядно
смогла донести основную авторскую мысль о том, что героиня, не способная
избавиться от потребительского отношения к жизни, сама себе преграждает путь к
счастью. Но... Разговор, мне кажется, был бы и глубже и серьезнее, сыграй
актриса в своей героине как раз другое: как ей — не плохо, как она — не
страдает, не умеет страдать. Можно было бы острее поставить проблему
мещанства, которое незаметно проникает в нас и наступает на нас. Я представляю,
как бы прекрасно это сделала именно Гундарева.
Но и в новой, сегодняшней гундаревской героине, в
общем-то, уже противоположной по сути своей тому, что она играла, скажем, в
«Осени» А. Смирнова или «Хмыре» — вгиковской короткометражке А. Сиренко, — или
в наших картинах, главным и определяющим оказывалось то же стремление к
счастью.
Вспоминая ее героинь из разных фильмов, спектаклей,
вдруг начинаешь замечать, как им всем нужно, в общем-то, одно и то же, как они
похожи в своих устремлениях...
Я бы не заговорил об этом с некоторым сожалением,
если бы внутренняя связь между различными сегодняшними героинями Гундаревой
обусловливалась только постоянством актерской темы. Ведь это само по себе свидетельствует,
как мы знаем, о художнической способности сохранять и утверждать свое
творческое «я», об интересе к этому «я» со стороны режиссеров и зрителей.
Я бы не заговорил об этом вообще, если бы слишком
хорошо не помнил и не любил ее «вчерашних» героинь, полных сил, уверенности,
жизнерадостности, притягательности. Если бы «сегодня» в творчестве актрисы не
наступил сложный, на мой взгляд, период.
Проблема же, думаю, состоит в том, что все возрастающий
и усиливающийся интерес к незаурядной актрисе незаметно переродился в
эксплуатацию ее данных. Актриса оказалась в плену своего успеха, своей темы.
Тема продолжала варьироваться из роли в роль, но перестала развиваться. В этом
смысле сегодня в творчестве актрисы все еще тянется вчерашний день. Все ощутимее
убывают в ее нынешних работах органичность, оптимизм, темперамент.
Недавно я увидел картину «Детский мир» с ее участием,
которая меня просто встревожила. И даже не тем, что эксплуатация гундаревской
темы здесь идет на более низком уровне, чем обычно. Вдруг показалось, что и
актриса начинает эксплуатировать какие-то свои наработанные приемы.
В общем-то, опасность самоповторения на определенном
этапе возникает, я считаю, перед каждым художником. Вместе с этой опасностью
возникает и необходимость остановиться, чтобы осмыслить то, что ты делаешь.
Актеру труднее, чем, скажем, драматургу, выходить из творческого тупика, он
слишком зависим и почти не застрахован от эксплуатации однажды удачно
найденного художественного качества. Не знаю, каким актером нужно быть, чтобы
точно оценивать свою ситуацию, переламывать ее в свою пользу и даже в неудаче
оставаться интересным.
Боюсь приводить здесь пришедшие на ум примеры, чтобы,
как говорится, не сглазить — больно все зыбко и переменчиво в судьбе актера
кино, да и театра тоже. Ведь мы говорим сейчас не о стабильности его, так
сказать, положения и даже не о стабильности успеха. Успех или неуспех может
неверно отражать истинное творческое самочувствие художника. Мы говорим о возможностях
выхода из тупика, иначе к чему вести разговор?
Не думаю, что сегодня Наталье Гундаревой надо
устроить себе передышку в кино и целиком посвятить себя театру. Конечно, она
работает в театре у интересного режиссера. И именно Гончаров открыл в актрисе
то, что сделало ее известной и привлекательной. Но чувствуется (по тому, что
она в театре играет), что Гончаров и сам в какой-то мере находится в плену у
своего открытия.
Сцена, мне кажется, еще долго будет использовать
живость, темперамент, блеск в глазах и юмор, которые есть у Гундаревой, в
«молодых» ролях: от двадцати пяти лет до тридцати. Кино в данном конкретном
случае, думаю, быстрее поможет актрисе обрести себя в новом качестве, потому
что кино быстрее разоблачает. На экране заметнее, чем на сцене, возрастное
несоответствие между исполнителем и ролью. Ощутимее, в чем актер уже перерос
своего героя. Отчетливее выявляется и направление поиска. Какая нужна
драматургия, какой режиссер.
Что касается режиссера, то уже очевидно, что он должен
быть прежде всего ищущим. Может быть, и сам он должен находиться в определенном
переходном возрастном и творческом состоянии. Встреча актрисы Натальи
Гундаревой с таким режиссером могла бы оказаться сегодня полезной для них
обоих. Вдруг произошло бы такое открытие, которое удивило бы не только нас, но
и саму актрису?
Несколько лет назад Никита
Михалков сумел так повернуть сценарий «Родни», что после выхода фильма на
экран я неожиданно увидел свои возможности в новом качестве. В результате
появились «Полеты во сне и наяву», которыми я дорожу особенно...
От кино не надо «прятаться», к нему надо относиться
требовательнее. Сейчас — искать и выбирать в предлагаемых сценариях то, что
помогло бы перейти к ролям, соответствующим истинному внутреннему состоянию,
происшедшему повзрослению. Я подчеркиваю, соответствующим не только возрасту,
но и внутреннему состоянию. Потому что так называемые «возрастные» роли уже
появляются в творчестве актрисы: «Однажды, двадцать лет спустя» или
«Подросток». По разным причинам ни один из этих фильмов не решает актерской
проблемы Гундаревой. Скажем, в фильме «Однажды, двадцать лет спустя» роль
счастливой матери многодетного семейства не дает исполнительнице творческого толчка,
способствующего развитию ее темы. Видно, что ситуация «мягкого» конфликта
противоречит характеру актрисы.
Перспективными мне кажутся две роли
Гундаревой: в «Осеннем марафоне» и в картине «Уходя — уходи». В этих фильмах
героини сталкиваются с проблемами, до которых как бы дожили те, «вчерашние»
гундаревские женщины, те самые, что добивались счастья.
В фильме Г. Данелия Нина
Бузыкина попадает в ситуацию, когда ей надо вернуть, отстоять свое счастье. И,
признаюсь, мое зрительское участие находится полностью на стороне этой
женщины, а не на стороне ее молодой соперницы (которую играет Марина Неелова).
Драма гундаревской героини перевешивает. Потому что она, с одной стороны,
больше теряет, а с другой стороны, больше проявляет мужества, любви,
оптимизма, поиска, нежели соперница.
В Марине из картины режиссера
В. Трегубовича «Уходя — уходи», снятой по моему сценарию, появились новые черты
— усталость, горечь, даже эгоизм вполне самостоятельно устроившей свою судьбу
женщины. Может быть, не очень благополучно и не очень гуманно (по отношению к
выгнанному мужу) устроила она эту судьбу. Но возвращать назад нелюбимого не
станет, даже если ей будет совсем плохо. И когда такая женщина встречает
женатого мужчину и понимает, что он ей нравится, она не строит иллюзий, не
собирается завоевывать его. Драма сыгранного здесь характера осложняется не
только запоздалостью счастья, но и добровольным отказом от него.
Мне кажется, что в этих
фильмах актриса работала, привлекая свой жизненный опыт и обнаруживая творческую
зрелость.
Новые конфликтные ситуации сегодня могли бы яснее выявить то, что только намечалось или угадывалось во вчерашних героинях Гундаревой, — их доброту, бескорыстие, жертвенность, которые с годами в них не исчезли, а утвердились. И если раньше эти героини все силы, темперамент, оптимизм тратили на достижение своего счастья, то сегодня, мне кажется, они больше будут заботиться о счастье, удаче, покое для своих близких, тех, кого они любят. Заботиться с еще большей страстностью, а следовательно, попадать в еще более сложные драматические обстоятельства...
Жизнь художника складывается
таким образом, что он рано или поздно начинает ощущать некий творческий
кризис, острее и болезненнее, чем кто бы то ни было со стороны, ужасается
намечающемуся собственному застою, мучительно страдает от своих штампов и повторов,
которые, может быть, далеко не всем видны, остервенело и часто с ошибками
пытается найти выход из стадии «старения», а «старение» это может начаться и в
30 лет, и в 40, и в 50... Все зависит от того, на каком старте тебя взяли и к
какому промежуточному — а может, и окончательному — финишу привели.
Как это важно — почувствовать
остановку, и как важно — не остановиться, а искать — и обязательно найти! —
новую дорогу. А ведь таких остановок может быть и две, и три, и... Их хватит на
всю человеческую, такую непродолжительную жизнь.
Вышла картина «Зимний вечер в
Гаграх». Работа интересная, работа неровная, работа в чем-то проигравшая,
работа в чем-то выигравшая. И в этом фильме, пожалуй, даже не Евстигнеев, а именно Гундарева идет на
головоломный прыжок, который мог бы закончиться действительно «ломанием
головы» актрисы. И она идет здесь на предельной грани, она идет по такому
лезвию ножа, что становится страшно за нее. Актриса все же временами
оступается, и мы видим болезненный след от ее отчаянного шага.
А ведь это шаг. Это тот самый
шаг, который делает художник, желая изо всех сил сбросить с себя накинутые на
него штампы и приспособления, и обойтись здесь без болезненного следа
невозможно. Гундарева относится к разряду актрис умных, отлично все просчитывающих,
умеющих анализировать и вчера и завтра. И я могу только позавидовать ее
отчаянному прыжку в «Гаграх», я могу только порадоваться ее смелости — смелости
художника, я могу с уверенностью сказать: она выйдет из только ею пока что
увиденного тупика, она сделает такой прыжок в новое качество, о котором сейчас
трудно догадаться, его почти невозможно предположить. Ответ на вопрос — что же
ждет героиню Гундаревой дальше? — может дать только сама актриса.
Она ответит так, что заставит
нас позавидовать ей, заставит нас удивиться ей.
Наталья Гундарева поражает и
восхищает умом, волей, характером, юмором и редкой способностью оглянуться и
понять, что не все было так хорошо и ровно в предыдущих работах, поэтому можно
в дальнейшем и лучше, и истиннее. Она умеет оглядываться, а в этом — залог
длинной и богатой жизни.